Пещера чудовищ - Страница 6

Гамбертен размышлял, нахмурив лоб.

- А все-таки, - сказал я ему, - вчерашний шум поезда, помните?

- Ну и что же?

- А что, если это был крик?

- Крик? Нет. Я слышал на своем веку много всяких криков. Впрочем... Идемте-ка спать, - внезапно оборвал он. - Я просто валюсь с ног.

Но Гамбертен не ложился. Я долго слышал его шаги, лежа и размышляя обо всем пережитом.

С рассветом я поспешил к платанам и тщательно их осмотрел.

Я нашел следующее: листва платана была объедена на этот раз начисто; кора ствола на половине его высоты была исцарапана.

Какой вывод сделать из этого? Я уселся на опушке леса, под платаном, чтобы спокойно обсудить положение вещей. Один из нижних листьев платана привлек мое внимание, и я поспешно сорвал его. Он был липкий, смоченный чем-то вроде слюны, на нем отпечатался след, имевший вид римской пятерки с волнистыми линиями.

Этот отпечаток показался мне смутно знакомым. Но где я мог его видеть? Ага, помню! Гамбертен рисовал его на стене. Это был... Нет, невозможно...

Я отправился в оранжерею и сличил отпечаток с наброском Гамбертена. Сходство было полное. Несомненно, что кончик клюва, похожего на клюв игуанодона, отпечатался на этом листе.

Когда Гамбертен вошел в оранжерею, я, запинаясь, сообщил ему о своем открытии.

- Это безумие! - воскликнул он. - Живой игуанодон! Нет, это не допустимо.

Тем не менее по искрам, пробегавшим в его глазах, я видел, что этот маньяк пламенно желал того, что он отрицал.

- Но каким же образом могло это животное дожить до наших дней?

Я молчал.

- И почему верхние листья раньше не были тронуты, а теперь и они съедены? - продолжал он. - И на коре видны следы когтей. И эта слюна слюна жвачного. Дюпон, мне кажется, что я схожу с ума! Под этим проклятым солнцем все возможно. Необходимо поговорить с разумным человеком и спросить его, не помешались ли мы.

5. Воскресшее чудовище

"С разумным человеком", сказал Гамбертен, но на четыре мили кругом не было других образованных людей, кроме сельских учителей и священников. В деревушке вблизи имения школы не было, но имелась церковка. Священник был молодой, только что из семинарии. С ним мы и решили завести знакомство. В первый же раз, что аббат Ридель завтракал у нас в "Вязах", между ним и Гамбертеном разгорелся яростный спор: аббат не проявлял, правда, религиозного фанатизма, но решительно отвергал учение о самозарождении жизни. Несмотря на столь принципиальные разногласия, хозяин и гость расстались друзьями.

А на другой день произошли совсем необычные события. Началось с того, что к вечеру пошел дождь, который прекратился только к утру. Оживилось все кругом: и природа, и звери, и люди. Но больше всех благословляли дождь мы с Гамбертеном, потому что он помог нам сделать важные открытия.

Стараясь не возбудить подозрений Тома и его жены, мы с самым беспечным видом подошли к роще платанов. Наше внимание привлекло одно из деревьев. Его ветви были лишены листьев, а на коре ствола обозначались характерные отпечатки гигантских лап. Я с ужасом думал о птице Рок из сказки о Синдбаде-Мореходе и предложил пройти дальше по этим следам.

Местами след терялся, как будто вслед за животным кто-то протащил по земле тяжелый мешок.

- Не след ли это хвоста? - сказал Гамбертен. - Он не должен быть глубоким: игуанодоны не ходили, опираясь на хвост, как кенгуру. Что за головоломка?

Случай пришел нам на помощь.

Сваленный ветром тополь наклонился и уперся своей верхушкой в дуб, образовав род свода. Животное прошло под этим сводом; и там, среди других следов, виднелся дважды отпечатанный след плоской передней лапы с большим пальцем, очень длинным и тонким. Принужденное наклониться, животное сделало два шага на четырех лапах.

Мы больше не сомневались: ночным гостем был не кто иной, как игуанодон. Мы не произнесли ни слова, но уверенность, хотя и предвиденная, потрясла меня. Я сел от волнения прямо на землю.

- Нельзя ли без этого, Дюпон? - сказал Гамбертен с досадой. - Мы теперь пойдем по следам чудовища до самой его берлоги.

Гнев вернул меня к сознанию действительности.

- Что вы выдумываете! Вы хотите померяться силами с этим аллигатором, у которого по сабле на каждом большом пальце! И с какой целью? Ведь ясно, что эти следы направляются к горе, и даже прямо к пещере чудовищ. Оно вышло из пещеры, ваше гнусное животное, оно вышло из вашей проклятой пещеры, слышите вы? А теперь вернемся домой - и живо. Я не желаю встречи.

Гамбертен, пораженный моим гневом, позволил увести себя без сопротивления.

Как ни ужасна была истина, я чувствовал себя более спокойным, когда тайна разъяснилась. Но что касается нетронутых макушек деревьев, признаюсь, я здесь ничего не понимал. Вдруг меня осенила мысль.

- Скажите, Гамбертен, это животное очень большое для своего вида?

- Нет, судя по его следам, оно не больше скелета в оранжерее.

- Итак, - вывел я, - наш сосед молод...

- Действительно, черт возьми!

- Это объяснило бы оставленные пучки листьев на вершине деревьев. Оно было мало и не доставало до верху, а потом выросло.

- Это подходящее решение, но оно противоречит гипотезе, которая возникла в моем уме.

- Какой? - спросил я.

- Я думал о жабах, которых, по рассказам, находили живыми среди булыжника. Ящерицы - братья бесхвостых гадов; эти пресмыкающиеся удивительно долговечны, и я заключил отсюда, что наш игуанодон находился запертым в скале, разбитой недавним землетрясением. Но он должен был выйти оттуда взрослым, значит громадным; разве только малые размеры его тюрьмы могли помешать его росту или же недостаток пищи и слишком разреженный воздух остановили его развитие совсем... Но... нет, это не годится. То, что возможно на протяжении лет, невозможно на протяжении целых столетий, а тем более тысяч и сотен тысяч лет.